Осенью 1992 года я ходил на курсы повышения квалификации японского языка в токийском районе Симбаси (там, где, по иронии судьбы, я сейчас, спустя 30 лет, работаю).

Мой преподаватель японского языка пригласила меня как-то раз после занятий посмотреть кино в соседнем кинотеатре. Фильм назывался «Сны о России» и был создан по книге писателя Иноуэ с тем же названием. Фильм был российско-японским проектом; и с российской стороны был подобран прекрасный состав актеров – Янковский, братья Соломины, Марина Влади…

Я тогда еще не так хорошо знал японский язык, и вряд ли понял бы все, если бы не тот факт, что больше половины фильма диалоги идут на русском (с японским подстрочником). «Сны о России» - фильм о группе японских моряков, потерпевших крушение и оказавшихся в России. Действие происходит в конце 18-го века. «Лидером группы» был человек по имени Дайкокуя (фамилия) Кодаю (имя). Эти исторические факты и имя Кодаю достаточно широко известны в Японии. Не будет преувеличением сказать, что Кодаю оказался одним из «первопроходцев» японо-российских отношений, хотя таковым он стал не по собственному желанию, а по воле судьбы, и его жизненный путь был очень тяжел.

Надо вкратце описать историю книги и фильма. Итак, вторая половина 18-го века, Япония. Судно с командой на борту вышло из порта в районе Исэ и направилось на северо-восток, в сторону Токио, с целью рыбной ловли. Сильный шторм разрушил мачту, неуправляемое судно стало двигаться в неизвестном направлении. В скитании по морям прошли месяцы. В августе моряки увидели землю и смогли причалить. Несмотря на лето, было холодно, и они поняли, что оказались значительно севернее Японии. Так и было. Они попали на Алеутские острова, где жили напоминавшие айну представители местной народности, а также русские (в те годы Россия осваивала морские и пушные ресурсы Алеутских островов и вообще Дальнего Востока).

Так началась многолетняя российская эпопея Кодаю и его товарищей. По началу они надеялись быстро вернуться на Родину, но различные обстоятельства, в числе которых – суровые зимы, нехватка ресурсов и – самое главное – бюрократизм чиновников – заставляли менять планы, и задуманное удалось осуществить лишь через 9 лет.

…На острове японцы начали понемногу учить русский язык, привыкать к сурового климату и неизвестной культуре и есть соленое мясо (чего в Японии в те годы никто не делал). Не все смогли это пережить – уже на этом этапе по разным причинам умерли примерно треть представителей команды, которая поначалу насчитывала около 30 человек.

После нескольких месяцев жизни на острове команда Кодаю вместе с сопровождавшими ее россиянами прибыла в поселок на восточном берегу Камчатского полуострова. Для этого им пришлось построить самим судно! Оттуда – на санях, через весь полуостров на его западное побережье. Оттуда – спустя какое-то время – через море в г.Охотск, уже существовавший тогда порт на западном побережье Охотского моря.

Я быстро пишу, но каждая строчка – это недели, месяцы жизни и труда в условиях Сибири. Каждый этап – это новые трудности, морозы, ветры, потрясения. И новые смерти среди команды. Японцам всё пришлось научиться делать самим – и солить рыбу, и охотиться, и шить зимнюю одежду, и запасаться продуктами на зиму. Постепенно они освоили русский язык. Но не все – кто-то так и не смог выучить труднопроизносимые для японцев русские слова. И таким было, конечно, тяжелее.

Кодаю казалось, что теперь-то уж точно, они смогут найти в России необходимое судно и вернуться из Охотска на родину, но этого не произошло. Вновь вмешивается российская бюрократия: японцам обещают «рассмотреть просьбу как можно скорее», но ничего не происходит. И в наши-то дни это проблема, а тогда, когда письма-прошения шли из этой дальневосточной глубинки до Петербурга месяцами… При этом, судя по книге, в целом отношение русских к группе потерпевших кораблекрушение японцев, было везде хорошим. В том числе, со стороны чиновников.

Кодаю был вхож в «дома местной элиты», где с бедными японцами очень «по-русски» чем-то делились, в чем-то помогали самые разные люди. В какой-то период японцам даже платили жалование. Однако, по всей видимости, никто не хотел брать ответственность дать разрешение японцам вернуться домой. Конечно, это тоже понять можно – не каждый день море выбрасывает на российский берег группу людей из тогда еще совсем не знакомой страны.

Как бы то ни было, спустя годы (вынужденной!) жизни в России у Кодаю и его соратников остались добрые воспоминания о россиянах, что нашло отражение в эпиграфе книги – «там никогда на добро не отвечают злом».

…После Охотска был Якутск, за ним – Иркутск. Нечего и говорить о том, сколь сложны и опасны были такие путешествия. Мне кажется, они и в наши-то дни похожи на экстрим (если ехать по суше). Японцы в сопровождении россиян переезжали из города в город на санях зимой, когда дороги лучше. Якутия и север Иркутской губернии – очень холодные зимой регионы. Путь в несколько тысяч километров от Якутска до Иркутска команда Кодаю преодолела на санях зимой (мне кажется, в плане дорожного покрытия ситуация мало в чем изменилась за два с лишним века – и сегодня проезд в удаленные районы Республики Саха и Иркутской области возможен лишь зимой – сам знаю, бывал).

Ничего удивительного, что по пути в санях от обморожений не защищали даже валенки и шубы. Один из самых верных сотоварищей Кодаю – Сёдзо – обморозил до черноты ногу. Один из самых драматических моментов кинофильма – сцена операции по удалению ноги у Сёдзо, в условиях местной иркутской больницы конца 18-го века: прокалили на огне пилу, пролили ее спиртом, другую часть спирта влили в рот больного, а затем трое японцев держали бедного Сёдзо, чтобы он не двигался, а доктор отпиливал ногу, понятное дело, без наркоза.

Иркутск даже в те далекие годы уже был относительно крупным городом Сибири, форпостом России на востоке. Конечно, в нем было множество церквей, больницы, сотни лавок. Была и местная элита, уже достаточно высокого уровня – того, который в перспективе позволит оставшимся японцам наконец вернуться домой. Среди тех людей, которые сыграли важную роль в дальнейшей судьбе бедных японцев, надо выделить Лаксмана. Вот цитата из книги: «…сказать о нем коротко очень трудно. Вот уже несколько лет Лаксман живет в Иркутске, занимает пост императорского чиновника по разведыванию руд. До приезда в Иркутск он недолго служил, кажется, исправником в Нерчинске, затем горным инженером на Нерчинских рудниках. Личность в России известная- профессор химии и экономики Петербургской академии наук. Был избран также членом Стокгольмской академии наук за труды по религии монголов и тибетскому языку. Сейчас Лаксман страстно увлекся геологией и ботаникой, а кроме того, он имеет здесь, в городе, стекольный завод».

Разносторонняя личность, Лаксман сблизился с Кодаю и начал помогать тому в деле возвращения на родину. В итоге Лаксман дошел – ни много ни мало – до Екатерины Второй… Это потому, что никто уровнем ниже Императрицы не был готов взять на себя ответственность и принять решение о возвращении японцев, а ведь до того Кодаю к кому только не обращался, начиная с камчатских чиновников и заканчивая иркутским губернатором. Становится понятно, сколь сильна была бюрократия уже в тогдашнем обществе.

В книге это не столь заметно, а в фильме хорошо чувствуется разница в уровне развития России и Японии второй половины 18-го века. Запомнились снятые в Петродворце сцены жизни российского императорского двора со всей своей роскошью и великолепием. На этом фоне Япония выглядела, конечно, скромнее. Впрочем, что роднило обе державы, - так это закрытость по отношению к внешнему миру. И хотя Россия имела куда большие, чем Япония, международные связи, все равно, ничем, кроме как закрытостью (и бюрократией!) не объяснить, почему на решение вопроса о возвращении японских рыбаков на свою родину ушло почти десятилетие.

1) Летний дворец, Ленинградская область

…Вернемся к японцам. Так сложилось, что двое из них остались в России – Сёдзо и Синдзо. Сёдзо был, судя по книге, довольно ранимым и впечатлительным человеком. Одновременно он был одним из самых близких к Кодаю. Несмотря на то, что он (как и все) сильно переживал то, что никак не может вернуться на родину, он испытывал интерес и к России, в которой они оказались не по своей воле. Сёдзо выучил русский язык, научился читать, со временем стал посещать российские православные храмы и в какой-то момент принял Православие. Этому событие предшествовала беда – Сёдзо лишился ноги из-за гангрены (см. выше). После этого Сёдзо немного отстранился от остальных, понимая, видимо, свою физическую «неполноценность» и тот факт, что без ноги (в то время) путешествие из Сибири в Японию становилось практически не осуществимым. Сёдзо просто не хотел быть обузой для других. В поиске душевного мира и спокойствия он и оказался в один прекрасный момент в русской православной церкви. Итак, Сёдзо принял Православие и вместе с ним и русское имя, и остался в Иркутске, где начал преподавать японский язык в школе.

Вместе с Сёдзо осел в Иркутске и еще один японец – Синдзо, но в его случае «драйвером решения» стала любовь – во время пребывания в Иркутске он сблизился с одинокой женщиной по имени Нина. Та была вдовой. В фильме показана сцена, где Нина рассказывает Синдзо, отчего скончался ее муж: однажды зимой он напился и упал на улице в снег, заснул и не проснулся. Помню, те японцы, что сидели вместе со мной в кинозале, в тот момент оживились, и я понимаю, почему: многократно я сам получал от японцев вопрос, не опасно ли пить водку зимой, ведь в мороз можно заснуть и не проснуться; сцена попала «в десятку» интереса японцев к русским; и по сей день в стране бытует представление о русских, как о крепко и сильно (ежедневно и много) пьющей нации.

…Тот фильм я, как писал, смотрел первый раз в 1992 году, книгу читал дважды – на японском языке примерно в 2018 году, и на русском – совсем недавно, в июле 2023 года. Сразу после прочтения книги на русском я пересмотрел фильм еще раз. Так вот, книгу «Сны о России» на русском я читал главным образом на пляже недалеко от г.Симода на южном берегу п-ова Идзу. Место – очень символичное, ведь в Симода в середине 19-го века произошли важные для развития российско-японских отношений события.

2) Улица Канадзава, Иркутск

О Симода я писал в серии о префектурах в разделе «Сидзуока». Симода – порт, сыгравший в 19-ом веке огромную роль для открытия страны внешнему миру. В Японии широко известен факт прибытия в Симода в середине позапрошлого века американских кораблей («куробунэ» - черные корабли) во главе с адмиралом Перри. Спустя всего год там же, в Симода, бросил якорь российский корабль. На нем в Японию прибыл Путятин. Опущу детали, связанные с этими историческими фактами, лишь посоветую побывать в небольшом музее, посвященном Путятину, в городке Хэда на западном побережье Идзу, и в двух городских музеях Симода.

«От Кодаю» «до Симода» - более полувека. Именно столько потребовалось времени для наступления следующего этапа в российско-японских отношениях. Даже «отношениями» то не назовешь – «стороны» лишь «нащупывали контакты», знакомились друг с другом, но с точки зрения истории те фрагменты крайне важны и без них не было бы сегодняшних отношений между двумя странами.

…После Путятина прошло полтора века и наступили годы 00-10-е века двадцать первого – период расцвета экономических и политических отношений между Россией и Японией. Именно тогда и мне посчастливилось работать «на переднем крае» этих отношений, с начала в Японской ассоциации по торговле с Россией и Восточной Европой РОТОБО (*название с тех пор изменилось) и в японской универсальной торговой компании «ИТОЧУ», в области двусторонних проектов. Сейчас я, хоть и живу в Японии, но занимаюсь другой работой, и уже несколько отошел от этой области, которой отдал 25 лет жизни и карьеры. Однако с каждым годом все острее воспринимается именно тот период (90-10-ые гг.) и та моя собственная работа «на стыке» двух экономик, двух культур, двух систем, двух стран.

Скажу несколько слов о некоторых людях, с которыми мне посчастливилось работать вместе. Огава Кадзуо – в свое время директор Института экономических исследований Японской ассоциации по торговле с Россией и Восточной Европой РОТОБО. По сути дела, он принял меня в начале 90-х на работу в московское представительство ассоциации. Человек тонкой натуры, большой ценитель живописи, гурман и любитель российской кухни. Все свою рабочую карьеру он посвятил развитию японо-советских, а затем японо-российских экономических отношений. В 80-90-е гг. 20-го века его имя знали все японцы, имеющие отношение к бизнесу в нашей стране. Он болел всей душой за Россию и за японо-российские связи; сотни раз бывал в России, где его тоже хорошо знали многие ученые и экономисты. Огава-сан – автор десятков книг и сотен статей об экономике нашей страны и двустороннем экономическом сотрудничестве. Не лишним будет сказать, что отец Огава-сана был среди японских военнопленных, оказавшихся после войны в Сибири, и, несмотря на тяжелейшие испытания и лишения, которые он перенес на российской земле, Огава-старший каким-то образом передал своему сыну интерес к нашей стране (о военнопленных я пишу в серии о Киото – см. материал о порте Майдзуру). К сожалению, Огава-сан рано ушел из жизни – в 2002-м году в возрасте 67 лет.

Икэда Масахиро – страстный любитель и блестящий знаток русского языка, российской истории и культуры. Икэда-сан был руководителем московского представительства РОТОБО в 1991-96 и 2001-2009 гг. Он не просто блестяще говорил по-русски, но он постоянно изучал наш язык, рылся в словарях, отыскивая интересные примеры и забытые значения тех или иных словосочетаний. Все свое свободное время в нашей стране он посвящал познанию нового в истории, культуре и искусстве России. Прекрасный водитель, он исколесил вдоль и поперек всю Россию, о чем написал книгу. Дороги в Москве он знал лучше таксистов. Все выходные он куда-то ездил. И в своих поездках постоянно посещал музеи. Это была его страсть – музеи. В любой провинции он находил, что увидеть и что познать. Останавливался в обычных гостиницах и кушал в придорожных кафе. Икэда-сан и писал много о России. Его пропагандистская деятельность широко известна в японских деловых кругах – среди тех, кто связан бизнесом с нашей страной. Сотни бизнесменов обращались к нему за советом, и он всем бескорыстно помогал. Икэда-сан был первым «живым» японцем, с которым я говорил (вернее, тогда еще пытался говорить) на японском языке, в 1988 году.

Икэда-сан трагически ушел из жизни в сентябре 2013 г. в возрасте неполных 62-х лет. И он, и Огава-сан еще столько могли бы сделать! С гордостью констатирую и то, что я с годами (ловлю себя на мысли) начал немного походить на Икэда-сана, только «в зеркальном отображении»; я тоже освоил вождение в Японии, тоже объехал всю страну, и тоже продолжаю познавать ее, в том числе через скромные провинциальные музеи, да и пишу об этом (на сайте).

И еще один человек в этой же плеяде современных «последователей Кодаю» - Окада Кунио (ему сейчас 64). С Окада-саном и его семьей меня связывают вот уже 35-летние теплые отношения. Он также из РОТОБО, и под его началом я работал в 1996-2001 гг. в Москве. Я ушел из РОТОБО в 2006-м, но контакты с Окада-саном продолжаются и по сей день. Мы уже давно работаем в разных организациях, но общих знакомых у нас – сотни, тем для разговоров – море, и мы часто помогали друг другу уже в годы, когда не трудились вместе. Окада-сан также отлично знает русский язык, так же, как и Икэда-сан, очень любит Россию (хоть они и совсем разные по характеру). У него множество друзей в нашей стране. Свою деятельность «на стыке» России и Японии Окада-сан осуществляет по множеству «линий» - это и работа в РОТОБО, а затем в Японском деловом клубе в Москве, и каратэ и кэндо (Окада-сан – мастер японских единоборств), оперное пение (реализованное в Москве увлечение последних лет) и др.

Особо надо выделить деятельность Окада-сана на посту руководителя Японского бизнес-клуба в Москве. Тот факт, что в 2022-23 гг., несмотря на все известные испытания, бизнес-клуб удалось сохранить, - во многом его личная заслуга. Даже в условиях небывалого спада в двусторонних отношениях в эти два года, Окада-сан находит какие-то ниши, проекты, направления, где можно двигаться вперед.

Все эти трое людей внесли огромный вклад и в мое становление, в мой рост и развитие. Спасибо им за это! В моем понимании такие люди, как Огава, Икэда, Окада, продолжили, спустя два века, «дело» Кодаю и отдают (отдали) свои жизни на благородное дело «открытия» России для японцев и Японии для россиян.

Разумеется, были и есть подобные энтузиасты и с российской стороны; среди них есть и знатоки Японии или японского языка, или же предприниматели, которые в силу тех или иных причин любят эту страну и тяготеют к бизнесу с Японией, и потому брали на себя функции организаторов «формата общения» между деловыми кругами обеих стран. Отмечу, что особенно тяжело таким людям сейчас, в период небывалого спада двусторонних отношений, когда политические проблемы затмили собою экономические связи. Благодарен им за то, что независимо от того, приносила ли им эта общественная работа прибыль или не приносила, эти россияне отдавали свое время и знания поддержанию и развитию экономических отношений с Японией.

Несколько слов о тех фотографиях, которые я помещаю в этой публикации. На одной из них – вид Летнего дворца в Петергофе на фоне фонтанов, - вид, знакомый миллионам россиян и гостей России. Точно, что здесь бывал и герой нашего эссе – Дайкокуя Кодаю. Для меня с этим местом ассоциируются не только туристические воспоминания. Здесь я бывал десятки раз с различными японским делегациями, показывая им эту ярчайшую достопримечательность Северной столицы. Я даже не помню, когда я здесь был без японцев и был ли вообще… (аналогично – Красная площадь и ГУМ в Москве). Чем-то этот факт для меня лично перекликается с книгой Иноуэ. Сейчас японцам столь легко попасть в Петродворец, и цели у них легкие, туристические, а для Кодаю это место два с лишним века назад стало отправной точкой его возвращения на Родину – совсем другая реальность; здесь было принято «судьбоносное» для него решение.

Наконец, с Летним дворцом под Петербургом связаны и мои одни из самых ярких рабочих воспоминаний: здесь в сентябре 2006 г. состоялся прием от имени руководства города для участников Российско-Японского инвестиционного форума – мероприятия, в подготовку которого вложили огромного количество своих сил и времени сотрудники Японской ассоциации РОТОБО, где я тогда работал. Сам форум проходил в гостинице «Прибалтийская», откуда я не вылезал пять дней беспрерывно…

Второй снимок – это Иркутск и «Канадзава-Доори» (улица Канадзава), названная в честь японского города-побратима Иркутска. Находится она в паре сотен метров от Ангары, в старой части города, и кто знает, может быть, где-то здесь недалеко жил и Кодаю с товарищами. Для меня же Иркутск, как и десятки других российских городов, также связан, как это ни странно звучит, с Японией – ведь и здесь (как и во Владивостоке или Екатеринбурге, Нижнем Новгороде или Саратове) я бывал только по работе, и только с японскими коллегами или целыми делегациями. В Иркутске я был порядка 30-ти раз, и в значительной степени мои поездки были связаны с крупным проектом с одной из местных компаний, который организовывали мы с коллегами из ИТОЧУ – моей второй японской компании. И здесь тоже современные японо-российские отношения пересекаются с историей.

3) Бэнтэндзима, г.Нэмуро, Хоккайдо

Еще одна фотография – с маленькой синтоистской молельней посреди небольшого плоского островка – это Бэнтэндзима, порт Нэмуро, Хоккайдо. Про Нэмуро я писал много в сериях о Хоккайдо. Обе поездки туда – в 1992 и 2015 гг. входят в число моих личных самых ярких впечатлений о стране. Оставлю в стороне вопросы «Северных территорий», которые из Нэмуро видны невооруженным глазом. Скажу о другом – о вывесках, да, самых обычных вывесках в Нэмуро: они в большом количестве продублированы на русском языке. То же – в Вакканай. Это самые «русские» города Японии! Во многом – за счет «трафика» рыбы и морепродуктов в одном направлении и подержанных машин – в обратном. Расцвет японо-российской «неформальной» торговли пришелся на 90-е годы прошлого века, когда в порту Ханасаки, казалось, русская речь слышалась чаще японской. Все это, к сожалению, позади, и Ханасаки стареет и ржавеет вместе со многими-многими другими портами Японии.

4) Замок в Мацумаэ, Хоккайдо

…А Кодаю с оставшимися товарищами, спустя десятилетие скитаний высадился тогда именно в Нэмуро, как раз на Бэнтэндзима. Однако, высадившись, не стал свободным. Закрытая от внешнего мира Япония в те века с подозрением относилась не только ко всему иностранному, но и к своим собственным гражданам, оказавшимся, как Кодаю, волею судеб, за морями. Кодаю пришлось проделать долгий путь до Мацумаэ (противоположная оконечность острова), где тогда размещалось администрация острова Хоккайдо, за прошением о возвращении в родной край (Исэ). Замок Мацумаэ, расположенный в этом одноименном старом городе острова Хоккайдо, можно увидеть на последнем снимке этого эссе. В Мацумаэ я заезжал в 2019 г., по пути в Хакодатэ. И здесь, в этих двух точках Хоккайдо, также переплелось прошлое и настоящее российско-японских отношений, эпоха Кодаю и эпоха моих коллег, учителей, соратников.

На этом закончу свой рассказ о Кодаю, человеке, во многом открывшем Японию для россиян; точнее, о своем собственном «прочтении» тех событий конца 18-го века и их «перекличке» с днем сегодняшним. Моя Япония – endless discovery.